суббота, 7 мая 2016 г.

Тема дня

Тема дня

«Дебаты о прошлом заслонили собой понимание настоящего»

Posted: 07 May 2016 11:01 PM PDT

Психолог и культуролог Александр ЭТКИНД — о ценности чувства вины, о возможной новой функции мавзолея, а также о том, почему в России научная литература такая скучная.



Эткинд —  петербуржец по рождению, ныне профессор Европейского университета во Флоренции. Темы его многочисленных книг всегда очень точно выбраны: за каждой — важная травма «коллективного бессознательного» России.

Монография Эткинда «Кривое горе. Память о непогребенных» вышла в «НЛО». Ее тема — непроговоренность горя, неоплаканность миллионов жертв советского периода, отказ социума от общего осознания вины. И, как следствие, — невозможность проститься с горем, грехом и эпохой. «Неотпущенное» прошлое длится, делит потомков три поколения спустя на разные лагеря в «войнах памяти», возвращается в странных и страшных формах культурной памяти о неизжитом.

Нашу память о терроре сегодня Эткинд сравнивает с дискуссиями о нацизме и «неспособности скорбеть» в Германии 1960-х. Впрочем, у нас остается надежда на будущие трансформации.

Александр ЭТКИНД ответил на вопросы «Новой газеты».

— «Работа горя», то есть общее осознание масштаба трагедии СССР 1918—1953 годов, началась в СССР конце 1980-х. Но почти сошла на нет в России наших дней. Почему?

— Да, горе — это работа, и очень трудная работа. Чем масштабнее потеря, тем труднее работа горя. В ней много поворотов, сопротивления и отступлений, прямых и непрямых путей. Люди участвуют в этом процессе не сами по себе; мы говорим о политическом горе, а его работа зависит от государственных институтов. Было бы лучше, конечно, чтобы все шло проще и быстрее; но это оказалось не так. Потому я и назвал свою книгу «Кривое горе».

Но я не вполне согласен с тем, что работа памяти и горя сейчас почти сошла на нет. Она продолжается, только формы ее стали более «кривыми». Включите телевизор или зайдите в книжный магазин, и вы увидите, что дебаты о прошлом почти заслонили собой понимание настоящего, не говоря уж о будущем. Этим теперь все больше занимаются политики; голос историков стал менее слышен.

— Чем грозит эта непроработанность, неоплаканность? Видите ли вы в современной России разделение на «две нации» — потомков жертв и потомков (кровных или интеллектуальных) солдат и генералов террора?

— Прямая наследственность тут ни при чем. Со времен советского террора прошло уже три или четыре поколения; на этом этапе потомки жертв перемешиваются с потомками палачей, вы это увидите почти в любой московской семье. Что имеет значение для потомков — так это идентификация с жертвами или палачами.

Мы с вами согласимся в том, что единственной моральной, достойной позицией является идентификация с жертвами. Но мне кажется, многие люди во власти сейчас, в 2016-м, идентифицируют себя с палачами 1930-х. Так они защищаются от собственного страха перед будущим, а еще находят удовлетворение в том, что соединяются с великим делом прошлого. Такая идентификация с великим и страшным делом, возможно, помогает избежать упреков нечистой совести. Сегодняшние беды и вины так оказывается легче перенести.

Такая проекция в прошлое только углубляет раскол общества, для которого есть и множество других, вполне современных оснований. Например — небывалое экономическое неравенство.

— Вы сравниваете «твердые формы» памяти в Европе (в т.ч. монументы как знаки национальной скорби — но и национального примирения) и «мягкие формы» памяти в России: романы, мемуары, фильмы. Книга завершена в 2012-м. В России проведен конкурс проектов монумента жертвам террора, Георгий Франгулян работает над памятником, открыт Музей ГУЛАГа, мемориал на Бутовском полигоне, идет акция «Последний адрес». «Архипелаг ГУЛАГ» рекомендован для школьных программ…

— Думаю, все это очень важно — особенно тогда, когда инициатива идет не от государственных ведомств, а от реальных людей, как это было с акцией «Последний адрес». Но происходит и обратное: музеи на местах закрываются, памятники разрушаются. Иногда наши места памяти вдруг получают новую интерпретацию: оказывается, они рассказывают не о скорби по жертвам, а о благодарности палачам. Твердая память сама по себе бессильна; значение памятника зависит от информационной доски, рассказа, включенности в историю, понимания людьми.

— 2017-й — год 100-летия Русской революции и 80-летия Большого террора. Каким может быть «плодотворное поминание»?

— Такие юбилеи всегда сопровождаются информационным взрывом; к ним приурочены конференции, новые книги и фильмы, многое другое. Я бы хотел видеть 2017-й годом основания масштабного Музея советской эпохи. Его местом мог бы стать Кремль или, к примеру, подземелья рядом с Кремлем.

А вход в этот музей, если он будет подземным, можно было бы сделать через мавзолей. Тогда к нему снова встанут очереди.

— В 2010 году в Кембридже начат большой проект под вашим руководством: «Войны памяти. Россия, Польша, Украина»…

— Тот трехлетний проект давно и успешно закончен. Мы издали четыре книги и множество статей на английском. Одной из этих книг и является «Кривое горе». Я там немало говорю о российских войнах памяти, хотя работы в этой области хватит на много проектов.

— Ваша книга «Мир мог быть другим: Уильям Буллит в попытках изменить XX век» (М.: Время, 2015) посвящена поразительным точкам бифуркации истории. Если бы Версальский мир 1918 года не был бы так жесток по отношению к Германии, нацизм мог бы не родиться. Если бы Вудро Вильсон принял предложение Ленина 1919 года о расчленении Российской империи на несколько «белых» государств и «красный» центр с Москвой и Петроградом — история России в XX веке могла бы быть невообразимо иной. Видите ли вы сходные «точки бифуркации» в новейших событиях? И видите ли фигуры, сходные с Буллитом, — интеллектуалов, чьи идеи могли бы сделать мир лучше, будь они восприняты?

— Я рад, что вам нравится моя биография Буллита. История оказывается на развилках постоянно. Может быть, каждый день.

Если бы, например, герои-энтузиасты не обеспечили недавно публикацию секретных документов, от WikiLeaks до нынешнего «панамского скандала», — мир был бы иным и, на мой взгляд, еще хуже. Каждое политическое решение меняет мир, а дело историка — разбираться в этих переменах.

— Ваши книги 1990-x переизданы и читаются по-новому: «Эрос невозможного. История психоанализа в России», «Содом и Психея. Очерки интеллектуальной истории Серебряного века», «Хлыст. Секты. Литература и революция». Как они воспринимались 20 лет назад?

— Их тогда скорее игнорировали; они казались слишком непривычными, не так написанными, не о том рассказывали. Я много раз слышал, что пишу слишком легко или завлекательно, а наука должна быть скучной. Текст должен быть непонятным, только тогда он оправдывает усилия…

Мне кажется, те книги опередили время. Или читающая публика догнала автора. Так что мне очень — правда, не сразу — повезло с читателем.

— Вы занимаетесь историей России. В ней было много попыток мирных реформ, модернизации. Но в XX веке все это закончилось революцией и социальной катастрофой. Что-то подобное произошло и в 1990-х годах. Почему в России не получаются реформы? В русской культуре есть гены, препятствующие им?

— Нет, в культуре этих генов нет. Беды русской истории надо искать не в народе, а в государстве. Об этом я писал в книге «Внутренняя колонизация. Имперский опыт России» (М.: «НЛО», 2013).

Но сейчас эти старинные особенности российского государства приобрели необычно сильный, пугающий, бедственный характер. Для этого есть политэкономические причины — например, та независимость российского государства от населения и от его труда, которая оказалась возможной в короткий период высоких цен на нефть, главный ресурс этого государства.

Но мы видим, как все меняется: по большому счету, единственным ресурсом государства являются люди, их труд и налоги; а если это так, люди непременно скажут: «Нет представительства, не будет и налогов».

— Вы работаете на пересечении истории, филологии, политической науки, психологии. Нет ли риска в столь широком спектре интересов? Что вы думаете о новом порядке защиты диссертаций в России, который будет препятствовать защите «не по специальности»?

— Начинающим исследователям я бы сказал: делайте, что считаете интересным, и никого не бойтесь. Все жанры и предметы хороши, кроме скучного. То же самое я б, наверное, сказал и научным руководителям. В западных университетах специализация начинается только на старших курсах, а в лучших заведениях студент обязан изучать две области знания. Только в России студента замыкают на одной теме, одном поле, одном руководителе. Как и многое другое здесь — это способ подчинить человека и дисциплинировать его. Все это противоположно науке.

А новый порядок защиты просто ужасен. Он приведет к тому, что еще больше диссертантов будут уезжать защищаться за границу: теперь это будет не только вопрос стипендий, оборудования, библиотек, но и комического «несовпадения диссертации с дипломом». А почему они вообще должны совпадать? Может, лучше наоборот, ввести закон, чтобы они ни в коем случае не совпадали?

…Еще «обо всех жанрах, кроме скучного». Любое исследование об истории, психологии, других науках о человеке должно хорошо читаться. А для этого оно должно быть написано не птичьим, а нормальным языком. Любая научная книга должна быть внятна не только специалисту, но и просто образованному человеку. Этим книги принципиально отличаются от научных статей.

В западном университете карьера профессора истории или социологии определяется именно написанными им книгами, не статьями. В Кембридже или Гарварде историк не может стать профессором без двух (лучше — трех) книг: одна написана на основе диссертации, другие — на ином материале.

Умение писать — столь же важное качество ученого, как умение читать и думать. И всем этим качествам надо учить специально, для этого есть особые методы. В России этого еще не поняли, здесь многие ученые продолжают писать на искусственных, птичьих языках. Кто-то даже гордится этим.

— Известно, что качество преподавания гуманитарных и социальных наук очень важно для рейтинга университета. Между тем в России почти все усилия по повышению этих рейтингов связаны с естественными науками. Чего не хватает российским университетам? Как можно было бы улучшить качество подготовки и уровень исследований в гуманитарных и социальных науках?

— Есть несколько простых рецептов, которые почему-то так и не освоены российскими университетами. Все экзамены должны быть письменными. Использование чужого текста без ссылки наказывается отчислением. За студентом должна быть максимальная свобода выбора — курса, темы, руководителя.

Все оценки и решения преподавателей должны быть коллективными; каждую студенческую работу должны читать минимум два преподавателя. Нанимать преподавателей надо на открытом конкурсе с участием иностранных экспертов. Психологической зависимости студента от профессора надо бояться как огня.

Умение писать, желательно на двух языках, должно быть главным критерием успеваемости. Этому умению можно и нужно учить; к примеру, журналистов учат писать в разных жанрах — эссе, рецензия, репортаж, интервью. Примерно так надо учить и историков, и других гуманитариев: скажем, на 70% историка надо учить истории, а еще на 30% учить так, как учат журналистов.

— Вы часто бываете в России, но преподаете в западном университете. Как вы видите сегодня отношения между теми, кто остается в России, и их коллегами —  эмигрантами? В свое время много говорили о возвращении ученых в Россию…

— Есть дела, которые можно сделать даже в нынешнем политическом климате, а есть и такие дела, которые с этим климатом несовместимы. Программы возвращения эмигрантов, я думаю, относятся ко второму типу. Но все же надо создавать больше возможностей, например, грантовых, для продуктивного сотрудничества между русскими учеными и учеными-эмигрантами.

Мы все, по обе стороны границы, живем сегодня в условиях нарастающего кризиса. Роль интеллектуалов в такой ситуации всегда была очень важна. Поддерживать рутину может и чиновник, а вот найти выход из безвыходной ситуации может только интеллектуал. Конечно, если его услышат.

Елена Дьякова
Обозреватель отдела культуры

Сына экс-президента Киргизии приговорили к 30 годам колонии

Posted: 07 May 2016 02:01 PM PDT

Максима Бакиева, младшего сына бывшего президента Киргизии Курманбека Бакиева, признали виновным в совершении экономических преступлений и приговорили к 30 годам лишения свободы, передает Интерфакс.

Первомайский районный суд Бишкека также приговорил Бакиева-младшего к штрафу.

Сына экс-президента признали виновным по статьям «Принуждение к совершению сделки или к отказу от ее совершения», «Легализация (отмывание) преступных доходов» и «Вымогательство».

Вместе с ним на скамье подсудимых оказались Сергей Ким, Денис Гладышев, Ульяна Пак, Низира Иминова, Пулат Иминов и Алексей Елисеев. Ким, Пак и Гладышев приговорены к 15 годам, Гладышев приговорен к наказанию в виде лишения свободы сроком на 15 лет со штрафом в размере 50 РП, с конфискацией имущества, с отбыванием наказания в колонии усиленного режима. Иминову осудили на 14 лет колонии, Иминов — на девять лет, Елисеев — на восемь. Всех осужденных суд также приговорил к штрафу и конфискации имущества.

Семья экс-президента Киргизии, свергнутого в апреле 2010 года, объявлены в международный розыск. Им инкриминируется участие в массовых убийствах и другие преступления. Сам Курманбек Бакиев заочно приговорен к пожизненному заключению.

Иран заявил о гибели 13 своих военных в Сирии

Posted: 07 May 2016 01:29 PM PDT

Власти Ирана заявили о гибели в Сирии 13 солдат иранского элитного Корпуса стражей исламской революции, передает Reuters. Об этом рассказал официальный представитель корпуса Али Резаи.

По словам Резаи, 13 бойцов элитного военного подразделения погибли в течение нескольких дней, еще 21 военнослужащий из Ирана получил ранения.

В пятницу, 6 мая, исламисты захватили деревню Кхан Туман в 15 километрах от Алеппо. Известно о десятках погибших в бою. Нападение совершила группировка Джиш аль-Фатах, подразделение Джебхат ан-Нусра (террористическая организация, запрещенная в России).

Члены группировки опубликовали в интернете фото и видео с места боевых действий.

По некоторым данным, среди погибших могут быть афганцы, тренировавшиеся в Иране и отправленные в Сирию вместе с иранскими бойцами.

5 мая заместитель главы МИД Ирана Хосейн Амир Абдоллахиян заявил, что в Сирии нет регулярных иранских вооруженных сил, там присутствуют лишь военные советники.

Ранее в мае власти США и России в качестве посредников договорились о режиме прекращения огня в Алеппо.

Десятки тысяч человек вышли на акцию протеста в Варшаве

Posted: 07 May 2016 01:02 PM PDT

В Варшаве десятки тысяч человек вышли в субботу, 7 мая, на акцию протеста, организованную Комитетом охраны демократии, передает польский телеканал TVN24.

Полиция заявляет о 45 тысячах участников шествия, организаторы в то же время называют цифру в 240 тысяч.

Марш стартовал на площади «На распутье» и завершился на площади Юзефа Пилсудского.

Организаторы провели шествие с целью выразить протест против выхода из Евросоюза и «уничтожения основ демократии» в Польше.

На митинге выступил глава оппозиционной партии «Гражданская платформа» Гжегож Схетына. «Мы не позволим Ярославу Качиньскому отделить нас от Европы, поставить железный занаес», — цитирует Схетыну РИА Новости.

Ранее власти Польши приняли законы, усиливающие контроль за конституционным судом страны и средствами массовой информации, которые оппозиционеры считают антиконституционными.

В Саудовской Аравии впервые за 20 лет уволили министра нефти

Posted: 07 May 2016 12:01 PM PDT

Король Саудовской Аравии Салман ибн Абдул-Азиз Аль Сауд уволил министра нефтяной промышленности страны Али аль-Наими, передает Reuters.

Аль-Наими занимал свою должность с 1995 года. Его сменил Халид аль-Фалих, ранее возглавлявший министерство здравоохранения.

Кроме того, указом короля упразднено министерство нефти. На его основе сформировано министерство энергетики, которое и возглавит аль-Фелих. Стоит отметить, что он также является главой крупнейшей нефтяной компании страны Saudi Aramco.

Король Саудовской Аравии провел также и другие перестановки в правительстве, назначив новых министров водоснабжения, трнанспорта, предпринимательства, социальной сферы, здравоохранения и паломничества.

Ранее в апреле Саудовская Аравия обнародовала программу Vision 2030 — план по трансформации экономики на следующие 15 лет. Реформы будут проведены независимо от уровня мировых цен на нефть. Согласно плану, страна повысит долю ненефтяного экспорта в ВВП с 16 до 50 процентов, чтобы уменьшить влияние на экономику экспорта нефтепродуктов.

Из-за обвала цен на нефть Саудовская Аравия закончила 2015 год с рекордным дефицитом бюджета — 98 млрд долларов.

Двое чеченских судей подали в отставку после критики Кадырова

Posted: 07 May 2016 11:01 AM PDT

Судьи Урус-Мартановского городского и Грозненского районного судов Супьян Яндаров и Зайнди Хусаинов добровольно ушли в отставку после совещания, который провел с судейским корпусом исполняющий обязанности главы Чечни Рамзан Кадыров. Об этом пишет «Коммерсант».

Как отмечает издание, на совещании Кадыров в резкой форме раскритиковал работу некоторых из них, сославшись на факты, когда по одному и тому же делу выносились противоречащие друг другу решения и неоправданно затягивалось рассмотрение дел.

Кроме того, Рамзан Кадыров предложил уйти в отставку председателю Верховного суда республики Магомеду Каратаеву и его заместителю Тахиру Мурдалову.

«Уверен, это будет самое правильное решение в их жизни»,— заявил бывший глава Чечни.

Накануне Рамзан Кадыров предложил Магомеду Каратаеву и другим троим судьям уйти в отставку в связи с утратой доверия. Врио главы Чечни подчеркнул, что особые нарекания вызывает практика рассмотрения гражданских дел по спорным квартирам, а также упомянул «вопиющий случай», когда суд объявил без вести пропавшим находящегося в федеральном розыске члена одного из незаконных вооружённых формирований

Порошенко рассказал о «пятой колонне» на Украине

Posted: 07 May 2016 09:01 AM PDT

Президент Украины Петр Порошенко заявил, что в стране существует некая «пятая колонна», передает УНН.

«Враг понял бесперспективность попыток прямой атаки на наши рубежи и сейчас имеет другую тактику — финансирование и поддержку пятых колонн, которые разрушают наше украинское единство, а мы не позволим этого сделать», — сказал Порошенко во время рабочего визита в Полтаву.

Во время открытия памятника гетману Ивану Мазепе в Полтаве Порошенко заявил, что украинцы должны стремиться к единству, чтобы не стать «легкой добычей врага в гибридной войне».

По его словам, именно из-за России последние годы произошла популяризация личности Мазепы. Он назвал его «настоящим символом украинского сопротивления России».

Порошенко прокомментировал предпринятую ранее попытку подорвать памятник. Он назвал ее «последней конвульсией пятой колонны на территории Полтавщины».

Вот пришел великан. И не ушел

Posted: 07 May 2016 08:01 AM PDT

Сочинение ко Дню Победы.



Оказавшись в Курске по совершенно другому поводу, я не могла не поехать в дом-музей Константина Воробьева (1919–1975), потому что вхожу в тайное общество его читателей. Меня в это общество принял научный руководитель на журфаке, а его за двадцать лет до того — Валерий Залотуха, автор знаменитой «Свечки», совершенно заслонившей его сценарии девяностых годов («Макаров», «Мусульманин»). Залотуха тогда сказал: Воробьева знают немногие, но любят сильно. И эти люди всегда легко сходятся, потому что Воробьев — пароль.

Объяснить, почему любишь Воробьева и что объединяет нас всех, таких разновозрастных, но обменивающихся его цитатами, — крайне сложно, потому что это значило бы хвалить себя. В Воробьеве привлекает его несколько сардонический юмор, иногда просто юмор висельника; и его глубокая нежность, человечность, и сила его мужских персонажей, и обаяние женских. И то, что все вещи у него разные, на разном материале — он был и одним из лучших деревенщиков («Почем в Ракитном радости»), и автором жестокой военной прозы («Убиты под Москвой»), и сочинителем городского любовного романа «Вот пришел великан», который так нравился людям его поколения, невезучим мачо семидесятых. Он собирался все эти темы свести в одной книге — итоговом романе «И всему роду твоему», но написал его едва на треть, потому что в 55 лет умер от рака мозга. Похоронен в Вильнюсе, где жил в последние годы; перезахоронен на Офицерском кладбище Курска. Почему он жил и печатался в Вильнюсе, хотя всю жизнь мечтал вернуться в Курск и вообще никакой природы не любил и не описывал, кроме среднерусской, даже скорее южнорусской? Потому что в Вильнюсе как-то еще можно было легализоваться, работать в газете, печатать его военную прозу. Он же был вынужден всю жизнь оправдываться за плен, хотя из плена дважды бежал, командовал партизанским отрядом из бывших лагерников… В критике били его страшно, потому что он ни к какой группе не принадлежал: для деревенщиков слишком городской, без тени кондовости, с налетом даже некоей ремарковщины и хемингуэевщины, а для городских — слишком опыт тяжелый, чувствующийся в каждой строке. Я у него больше всего люблю «Крик» — это действительно крик, пятьдесят страниц о войне и любви, дикий такой вой о том, как все оборвалось и ничего уже не будет. Без утешений.

И не сказать, чтобы Воробьева любили только битые жизнью люди, — хотя Солженицын посмертно удостоил его своей премии именно за это, за рассказ о жертвах горького начального периода войны и о «небреженных ветеранах». Я не могу вообще определить, кому он нравится, но те, кому он нравится, действительно опознают друг друга мгновенно. Скажем так: это люди, которые не гордятся своими трагедиями. Люди достаточно литературные, книжные (у него герой-лейтенант в страшнейшей повести «Это мы, Господи!» — о плене, о лагере — все время смотрит на себя со стороны и думает о себе литературно; это вещь вообще очень ученическая, и она тем страшней). Это люди насмешливые, опасающиеся пафоса. И вот еще что. Я даже не знаю, как это сформулировать. Но это интеллигенты в первом поколении, со всеми комплексами, мозолями и родимыми пятнами этого отряда. Окуджава для нас слишком аристократичен, слишком независим. Мы, конечно, люди толпы, и мы очень хотели бы принадлежать к большинству, но оно нас отторгает, вот в чем штука. Мы уже чужие для него. Да, вот так будет правильно. У Воробьева тоже всегда видно, как он нащупывает мысль и вдруг раз — формулирует.

Но он еще, конечно, необыкновенно зорок, детали у него врезаются в читательскую память навеки, и никто не забудет, как у Маринки из «Крика» были сладкие губы после двух кусков сахара, единственного свадебного подарка зимой сорок первого года; и как шея у героини «Великана» была похожа на гриф контрабаса; и как — нет, давайте я просто возьму из него один абзац. В этом абзаце будет весь Воробьев, и так можно брать у него любой. «Лодку я заклеивал во дворе, утром, пока стол-самоделка пустовал без козлятников. Уже истомно пахли почки городских лип, верещали скворцы, и теплый ветер подувал с разных направлений, кружа подушечный пух, обрывки газет, пыль и сор — прах нашего большого кооперативного дома. Я клеил и видел, как из подъезда вышла женщина с курицей и ножом в руках. Следом за ней шел ее муж. Это были симпатичные люди — пожилые, молчаливые и опрятные: в свое время они вернулись с Севера, и в доме и во дворе не было их видно и слышно. Супруги оглядели двор, о чем-то пошептались, и я все понял и переместился, чтобы оказаться спиной к ним. Удивительное это дело: тот, кто вернулся оттуда, не в состоянии потом зарезать курицу».

Плотно пишет человек, да? И с подтекстом все в порядке, как у Трифонова, и мы хорошо понимаем, почему люди, вернувшиеся «с Севера», молчаливы и опрятны. Почему они хотят, чтобы их вообще не было видно. В мире Воробьева людей унижают на каждом шагу, разнообразно, изобретательно. И они постепенно учатся быть молчаливыми и опрятными, чтобы не прикопаться. Но Воробьев был такой во всех отношениях большой — огромного роста, силач, писал отлично, — что его было видно, и ему прилетало. Он реагировал очень болезненно. Недавно вышедшая в Курске совершенно ничтожным тиражом книга его писем и черновиков показывает, что он здорово мучился, но жаловался насмешливо, без соплей, и немногим.

В родном для Воробьева Курске редкий студент ответит вам, кто сей, хотя он почти единственный известный писатель родом из этой области. (Вру: еще Евгений Носов. Его тоже почти не знают, хотя «Усвятские шлемоносцы» — вещь экстра-класса, в детстве читала, плакала.) В экспозиции краеведческого музея Курска мне удается найти целый угол, посвященный Воробьеву, — две книги, фотография писателя и два снимка с экранизации «Это мы, Господи!» 1990 года. Эту картину снял Александр Итыгилов по сценарию все того же Залотухи, по мотивам другой повести Воробьева — «Убиты под Москвой», той самой, которую один известный критик-доносчик в печати обозвал клеветнической. Никто эту картину не видел, она попала в прокатную яму девяностых. Зря, она хорошая. Там одну из последних своих ролей сыграл главный актер «Баллады о солдате» Владимир Ивашов, работавший в девяностые прорабом на стройке, потому что советского кино не стало. Итыгилов тоже умер сразу по завершении картины, молодым, в сорок шесть. И Залотухи нет тоже, ему было шестьдесят. Люди, лепившие себя по воробьевским лекалам и подобные ему, жили не очень долго, потому что слишком трудно вписывались в окружающую действительность. Надо бы мне как-то выйти из этого тайного общества, но не знаю, возможно ли это.

Смотрительница извиняющимся тоном сообщает мне: «У нас мало экспонатов, ведь у него есть свой дом-музей, у нас только ознакомительные предметы выставлены…» — ознакомившись, я отправляюсь на поиски дома Константина Воробьева. Не без труда обнаруживается в Гугле аскетичная страничка, посвященная музею, адрес — село Нижний Реутец, звучит, как не ближний свет. И действительно, таксист, который знает, где это, попадается только с третьей попытки, а согласный туда ехать — вовсе с пятой. 35 километров от Курска. На повороте на Нижний Реутец асфальт заканчивается, дальше бетонные плиты, а через несколько домов — грунтовая дорога, лицо таксиста заметно тускнеет, за поворотом дорогу нам преграждают довольно воинственные гуси. Я предпочитаю продолжить путь пешком, тем более все равно не ясно, куда ехать, а водитель явно не прельщен перспективой вытаскивать «Жигули» из размытой тракторной колеи, в которую превратилась дорога. Несколько местных жителей, путаясь в направлениях, указывают мне на окраину села. Кругом весенняя распутица, каблуки явно зря.

Дом-музей оказывается чистенькой мазанкой, оплетенной желтыми трубами газового отопления, на самом краю холма. Вокруг очень воробьевский пейзаж: «Лес выпуклым полукругом обрывался в поле. Северо-западным краем оно уходило в возвышенность, а восточным — сползало в низину, и там стояло несколько хат, а за ними тянулась какая-то рыжая приземистая поросль. Дальше ничего не виделось, потому что день застрял на полурассвете — узенький, серый и плоский: небо начиналось прямо над верхушками деревьев»*. Около дома чинно разгуливают куры, безудержно лают собаки, ростом меньше курицы, людей нет. На доме табличка, сообщающая, что здесь жил Константин Воробьев, калитка открыта, а дом заперт. Рядом с соседским домом припаркован «Москвич», но признаков жизни на участке нет. Наконец, на лай собак в окне напротив из-за ситцевой занавески в горошек показалась женская голова.

Хозяйка занавески, слегка высунувшись, сообщает мне, что музей не имеет установленных часов работы, смотрительница Галина Анатольевна уехала к мужу в больницу, дозвониться до нее не получится, потому что в этой части села не ловит сотовая связь. Обычно она приезжает и показывает по предварительной договоренности. Единственной хорошей новостью оказывается то, что у соседки есть ключ и можно будет войти внутрь, просто посмотреть.

Афиша на заборе, то есть описание на сайте, гласит: «Музей располагается в доме, где родился Константин Дмитриевич Воробьев (1919–1975) и где он прожил до 1935 г. В экспозиции музея отражен мир курской деревни 1920-х — середины 1930-х гг. — реконструирована типичная для того времени социокультурная обстановка (предметы быта, орудия труда) и воссоздана максимально приближенная мемориальная среда».

Ничего, кроме социокультурной среды и орудий труда, в доме действительно нет, как нет там и самого Константина Воробьева. Гений-невидимка… Жил, творил, умер, а в доме-музее один мир курской деревни. Среди валенок, швейной машинки, котелка, ухвата, ситцевых занавесок и крынок при входе сиротливо ютится комод, на котором несколько книг Воробьева с отметками из разных библиотек Курской области, файловая папка с фото с церемонии открытия музея в 2004 году и пачка черно-белых снимков с экранизации «Экзамен на бессмертие» 1984 года режиссера Алексея Салтыкова.

Соседка, которая хранит запасной ключ от музея, рассказывает, что посетителей в это время года почти совсем не бывает, трудно добраться, да и не интересно никому. Осенью иногда привозят школьников из Курска и окрестных деревень на экскурсию, а так посетители забредают редко, несколько раз пробовали проводить мероприятия ко дню рождения писателя, но прилично народу бывало только в юбилейные годы.

В окрестном пейзаже Константина Воробьева гораздо больше, чем в его доме-музее. Уходящие к горизонту уже распаханные поля, пролесок, мелкий задорный ручей по дну оврага и дерзкое весеннее солнце. Кажется, здесь он и растворился, и здесь ему хорошо наконец.

И это все правильно, потому что какой другой музей мог быть у Воробьева? Он очень точно соответствует его судьбе. И нищему детству. И его непарадной, жуткой войне. И его прозе, в которой все чудовищно, а все-таки смешно.

Вот я и думаю — сейчас, в преддверии Дня Победы: ведь Воробьев и есть та национальная идея, которую все ищут, и тот русский характер, который так неопределим. Он сейчас почти невидим, этот русский характер, действительно неуничтожимый, несокрушимо работающий в любых обстоятельствах, надежный и нежный, тяжелый и веселый. Я из повести «Друг мой Момич», которую Воробьев так и не увидел при жизни напечатанной и вынужден был издать в сокращенном вдвое, обескровленном варианте, — особенно люблю один диалог:

«Дядя Иван стоял, задрав голову, ожидая чего-то от Момича, а тот несокрушимо сидел наверху, работал и молчал. Дядя Иван посеменил ногами и визгливо крикнул:

— Отстань, говорю! А то недолго и нового петуха подпустить.

Момич по обух вонзил лезвие топора в матицу и потерянно сказал, словно попросил:

— Ты в другой раз не дури, Иван. Слышишь?

— Вот и отстань! — окреп голос Царя.

— Не дури, — опять попросил Момич. — А то… знаешь?

— Что будет?

— Худо.

— Кому?

— Заднице твоей, — прежним увещающим тоном сказал Момич».

Это золотые слова, и жизнь их всегда подтверждает.

Анастасия ЕГОРОВА —
специально для «Новой»

Семейный архив «Новой газеты»: лица, имена, воспоминания

Posted: 07 May 2016 07:01 AM PDT

«Наши» украли победу

Posted: 07 May 2016 06:02 AM PDT

Немцы победили фашизм в себе — как это было.

Небольшую книжицу «Жаргон подлинности…» немецкий философ Теодор Адорно написал в 1964 году, хотя место на философском олимпе через два года, в 1966-м, закрепит за ним «Негативная диалектика».

Слово «Eigentlich»,предупреждает переводчик, по-немецки может означать не только «подлинный», но и «собственный» (как «путь»), а в том ерническом контексте, в каком его употребляет философ, мы можем прочесть это прилагательное и как «почвенный».

Объектами для своего памфлета Адорно избирает тогда уже классиков Мартина Хайдеггера и Карла Ясперса, а это, извините, все же не Дугин. «Недавно меня снова пригласили в Берлинский университет, — цитирует Адорно Хайдеггера, тогда уже члена НСДАП. — В таких случаях я… иду к старинному приятелю, семидесятипятилетнему крестьянину. Он уже читал в газете, что меня зовут в Берлин. Что скажет он мне? Он… своими ясными глазами пристально всматривается в мои глаза, он кладет мне на плечо свою верную руку и чуть заметно качает головой». Для чего несомненно великий Хайдеггер так откровенно и так пошло апеллирует к «Blubo» (от Blut und Boden — кровь и почва)?

Хайдеггер и Ясперс — основатели экзистенциализма, одного из самых оригинальных и плодотворных направлений философии XX века. Это философствование о смысле. До немцев о чем-то таком думал Достоевский, которого все они не устают цитировать, а популярным экзистенциализм сделали французы: Сартр и Камю. Осмыслив увиденное в Германии, а отчасти и во Франции, они радикально перевели эту философию в плоскость атеизма. Снимем шляпу перед их мужеством: на путях атеизма (нигилизма) смысла по определению нет, к чему оба и пришли, провозгласив (а у Камю это ярко выражено и в романах), что надо иметь мужество оставаться человеком и без смысла (уж лучше так, чем как немцы в 30-х и 40-х).

Из этого весьма упрощенного дайджеста вытекает и объяснение слабости Хайдеггера, приведшей его к восхищению фашизмом (Ясперс, впрочем, его восторгов не разделял): язык позитивной философии вообще не о смысле, и философу приходится обращаться к языку мифологии и даже поэзии (ясные глаза 75-летнего крестьянина, «зов», «миссия» и т.п.). Но это путь опасный — особенно когда с криком «хайль!» (или «ура!») вслед за интеллектуалами по нему устремляются народные массы.

С «крестьянином» Адорно разбирается просто: не надо делать из его нужды (оседлости) добродетель, когда: «историческая отсталость превращается в нечто возвышенное и перетолковывается в трагическое чувство судьбы». Тем более не надо подсовывать это крестьянину.

Фашизм, — замечает Адорно, — «перемешивает вульгарное и элитарное». Так возникает «жаргон подлинности» — это «симптом прогрессирующего полуобразования, он как будто изобретен для тех, кто, чувствуя свою историческую обреченность или по меньшей мере упадок, изображает элиту духа». И «если слова, означающие эмпирическое, он окутывает аурой, то философские понятия, напротив, размалевывает так усердно, что их понятийная суть совершенно исчезает под слоем краски…».

Из Германии 1930-х (и 50-х — Адорно свидетельствует, что жаргон подлинности стал особенно востребован, когда нацистский язык стал табу) мы переместимся к себе и в сегодня. «Жаргон уродует то высшее, что надлежит мыслить и что оказывает мысли сопротивление». К высокому надо продираться, оно не заучивается подражанием. Если на пути к понятию «Родина» вы не ободрались в кровь, не заходили в тупики и не впадали в отчаянье, тогда оно ничего и не стоит, это фантик. За содержимое мало платить кровью, которая есть и у жертвенной овцы.

Адорно еще называет это мелкобуржуазным ресентиментом. Прилагательное кажется устаревшим, но ведь точнее не объяснишь георгиевскую ленточку на «Порше» — растерзанный на миллионы клочков и распроданный в розницу символ Победы. Повяжи полосатый бантик на свой обезьяний хвост — и можно не слезать с дерева, и учиться ничему не надо: «Сведущему в жаргоне необязательно говорить, что он думает, необязательно даже и думать».

Здесь уместно вспомнить еще одного философа из той же компании: Ханну Арендт, поразительно хладнокровного исследователя фашизма, автора формулы «банальность зла». У еврейки Ханны был эпистолярный (возможно, не только) роман с ее учителем Хайдеггером, прерванный годами нацизма, но в 1950 году переписка, теперь дружеская, была возобновлена. Нам тут интересно не это, а наблюдение, сделанное Арендт за массами соотечественников. Как вышло, что христиане-протестанты чуть не все разом стали нацистами, а потом антифашистами?

Вывод Арендт состоит в том, что эта «смена морали», словно обуви по сезону, легче всего дается людям «системным»: они переключают одну систему кодов на другую, а с наибольшей легкостью эту операцию «переобувания» совершают как раз те, кто больше и чаще других говорит о морали, о «миссии» и, по-видимому, искренне верит сказанному. И только люди, которые на фоне этих яростных обличителей кажутся безответственными и «беспочвенными», избегают соблазна интегрироваться в «новый порядок» фашизма. Они просто не врубаются, к счастью или к несчастью для себя, в «жаргон подлинности», в эту стройность пустословия и «Blubo».

Леонид Никитинский
обозреватель «Новой»,
член Совета по правам человека при президенте РФ

Власти Ингушетии вручили ветеранам по 220 тысяч рублей

Posted: 07 May 2016 05:02 AM PDT

Власти Ингушетии вручили проживающим в республике ветеранам Великой Отечественной войны по 220 тысяч рублей. Об этом на личной странице в фейсбуке написал глава Ингушетии Юнус-Бек Евкуров.

«Мы в неоплатном долгу перед всеми, кто на своих плечах вынес все тяготы войны и отстоял нашу с вами победу!», — написал он.

Евкуров также отметил, что защитники Города воинской славы Малгобека получили по 160 тысяч рублей.

«Хочу поблагодарить мецената и благотворителя Алихана Харсиева, который всегда не словом, а конкретными делами помогает нашей республике – по 160 тыс. рублей ветеранам и защитникам Малгобека перечислил именно он», — сообщил глава Ингушетии.

Подарки и небольшую материальную помощь также получили вдовы участников Великой Отечественной войны.

Прокурор Крыма Поклонская представила клип ко Дню Победы

Posted: 07 May 2016 04:01 AM PDT

Прокурор Крыма Наталья Поклонская в преддверии Дня Победы выпустила клип на песню «От героев былых времён» из фильма «Офицеры». Видео опубликовано на ее личном канале на Youtube.

В записи клипа вместе с Поклонской также участие сотрудники силовых ведомств Крыма.

«Наша идея была в том, чтобы объединить усилия всех правоохранительных органов Республики Крым. Мы хотели показать, что наша Победа всегда остается с нами. Наши деды и прадеды выгнали фашистов с нашей земли, отстояли нашу Родину. И мы обязаны передавать из поколения в поколения память о великой Победе любыми способами», — рассказала ранее Наталья Поклонская агентству ТАСС.

Идея создания видеосюжета принадлежит прокурору Крыма. Выбор песни Поклонская объяснила тем, что «Офицеры» — один из самых ее любимых фильмов.

Съемки проходили на мемориальном комплексе на месте концлагеря «Красный» под Симферополем и у памятника морякам-десантникам под Евпаторией.

7 мая 2014 года Наталья Поклонская приняла присягу прокурора России.
на

Комментариев нет:

Отправить комментарий

Подписаться на: Комментарии к сообщению (Atom)