вторник, 22 ноября 2016 г.

Тема дня

Тема дня

«Нынешнее молчание — ​временное»

Posted: 21 Nov 2016 11:01 PM PST

Владимир Войнович — о трусости и героизме, о хороших и плохих, о политике и политиках.

Мы с Владимиром Николаевичем Войновичем познакомились на выборах президента в марте 2012 года. Тогда он пришел с дочкой, писательницей Ольгой Войнович. А мы — ​компанией из пятерых человек. А потом оказалось, что Прохоров победил с отрывом в 7 голосов. И Владимир Николаевич шутил, что мы с ним и обеспечили Прохорову победу в столице Баварии. Не пригодилось… Зато пригодилось другое. Счастливая для меня возможность — ​общаться дальше. Которой я корыстно воспользовалась четыре года спустя.

— Владимир Николаевич, вот мы все мечтаем, чтобы оппозиция объединилась, чтобы там были хорошие люди. А вам важно, чтобы хорошие были?

— Понятие «хороший человек» — ​это не про политика. Политик должен быть целеустремленным, решительным, честолюбивым, властолюбивым. При этом он должен понимать, что, если он берется управлять большой страной и хочет оставить по себе хорошую память в истории, ему следует соотносить свои личные амбиции с интересами людей. Если же он упивается своим всевластием, тем, что может держать в страхе народ, командовать войсками, начинать войны, захватывать территории и млеть от липкой лести, верить подхалимам, которые, заглядывая в глаза, превозносят все его достоинства, реальные и мнимые, а он во все это верит, — ​значит, очень уж неумен.

Пушкин сказал: «Поэт, не дорожи любовию народной, восторженных похвал пройдет ненужный шум…»

Это к политику еще больше относится, чем к поэту. Ленина и Сталина уж так любили, уж так прославляли… Но постепенно это сходит на нет. Ленин еще в мавзолее лежит, но это вызывает очень непочтительные насмешки над трупом. Памятники ему еще стоят, но обязательно будут снесены все до единого.

Памятники Сталину снесли, теперь опять где-то ставят, но и они будут выкинуты на помойку. Вы скажете, что многие люди до сих пор поклоняются этим идолам. Поклоняются или дураки, которые не представляют, что сделали эти кровопийцы, или негодяи. Они называют себя патриотами, а на самом деле и есть настоящие русофобы. Это как надо ненавидеть собственный народ, если прославлять тех, кто принес ему неисчислимые страдания!

Остаточное поклонение Ленину, а больше Сталину пройдет, как только установится у нас режим более человеческий, демократический. И тогда мудрый политик будет заботиться о том, чтобы люди его запомнили мудрым реформатором, а не кровавым деспотом. Однажды Булат Окуджава встретил  ​Александра Николаевича Яковлева, и тот спросил поэта, как он думает, будет ли в России когда-нибудь порядок. Окуджава предположил: да, будет, лет через 200. Яковлев засмеялся и сказал: «Ну вы, Булат Шалвович, оптимист!» В этом смысле я тоже оптимист. Я думаю, что когда-нибудь, но все же не через 200 лет, а пораньше, в России установится нормальный образ жизни.

— Какова должна быть позиция писателя в ситуации, когда до прекрасных времен еще далеко?

— Хороший политик — ​это тот, кто к политике относится серьезно и отдает этому делу всего себя. А писатель всего себя отдает литературе. Если он хочет быть немножко политиком, немножко писателем, он не будет немножко ни тем, ни другим. Настоящий писатель, как бы он ни относился к существующей власти, — ​не оппозиционер. Он может быть критиком власти и общества, разоблачителем, даже очень смелым и страстным, но это не оппозиция. И кстати, нормальный писатель критического склада не может ограничиться критикой только власти. Гораздо важнее — ​художественный талант.

Но от писателя, особенно известного, общество обычно требует, в какой-то степени справедливого, гражданского мужества, отклика на те безобразия, которые творятся в мире. Писателя по традиции люди воспринимают как человека особенно отзывчивого на страдания. Радищев когда-то сказал: «Я оглянулся окрест, и душа моя страданиями людей уязвлена стала». Я не знаю ни одного из больших писателей прошлого, чья бы душа осталась от того, что он видел, неуязвленной. Однако в мире творится столько зла, несправедливостей, и столько людей взывают о помощи, что никакой человек не может откликаться на все. Если он откликается на все, он не сможет достичь вершин в своей профессии; если не откликается ни на что, значит, он равнодушный чурбан, и это неизбежно отражается на качестве его текстов.

Бывают времена, когда критика государства требует большого мужества и готовности принести себя в жертву. Такого поведения нельзя требовать ни от кого. Но в таком случае важно хотя бы не делать подлостей.

Окуджава, Володин, Высоцкий не были диссидентами, но они изображали жизнь так, что было ясно, на какой они стороне.

Толстовское «не могу молчать» — ​не должно клокотать в писателе все время, но есть минуты, когда молчать просто нельзя. Но в то же время Чехов, например, говорил про Короленко, что тот был бы очень хорошим писателем, если бы хоть раз изменил своей жене. Короленко всегда бросался всех защищать и, может быть, поэтому не достиг в литературе вершин, на которые был способен.

— Но вы-то сочетали эти вещи. Хоть и писали, в «Деле номер 34 840», что «сочинительство и гражданские связи не очень-то сочетаются». Впрочем, дальше добавляли: «Но художник несовместим с равнодушием».

— Мне это сочетание мешало. Я Чонкина закончил через 50 лет после того, как начал, потому что я бодался с этим дурацким дубом. Я не сожалею об этом, но другие вели себя осмотрительнее.

— Помните у Пушкина в письме к Вяземскому про толпу, которая «в подлости своей радуется унижению высокого, слабости могущего. При открытии всякой мерзости она в восхищении». Я, конечно, не радуюсь слабостям великих, но огорчаюсь точно. Особенно если речь идет о людях, которым веришь.

— Ну не в этом смысле, не в этом…

Пушкин имел в виду, что есть люди, которые видят, предположим, его и замечают, что он ревнив. И не замечают, что, кроме того, он еще и гений.

— А если речь идет о вещах серьезных? Особенно у политиков: нам ведь хочется за хороших людей голосовать. А в оппозиции скандал за скандалом. Вот народ-то и сомневается.

— Опять вы про хороших людей. Наша оппозиция разношерстна. В ней есть хорошие и плохие, умеренные и оголтелые, либералы, националисты, фашисты и сумасшедшие со всех сторон. Политическая партия может состоять из единомышленников, но вся оппозиция — ​нет. Для нормальной оппозиции должны существовать нормальные, не то что комфортные, но хотя бы приемлемые условия. Если быть оппозиционером — ​значит рисковать тем, что тебя посадят или проломят голову в подъезде, то к такому образу жизни готовы немногие.

В нормальном государстве оппозиция — ​это одна из двух сил, обеспечивающая равновесие. Она примерно равна власти. И она время от времени тоже бывает властью. А власть уходит в оппозицию. Ни тем, ни другим ничто не грозит. Люди продолжают делать свои карьеры. А в такой стране, где оппозиционеров травят, сажают, убивают или создают невыносимые условия жизни, оппозиционерами становятся отдельные герои. Которые при этом могут быть хорошими людьми и не очень хорошими, умными и не совсем.

Героизм и ум — ​это не одно и то же.




— Я как раз хотела вас спросить в связи с этим про Савченко, например.

— Когда я ее защищал, я даже написал письмо Путину. Резкое довольно. А потом некоторые мне говорят: «Вот смотри: ты ее защищал — ​а какая она дура». А я говорю: «Я ее защищал как героиню». А мне опять говорили: «А что она геройского сделала?» А я отвечал: «Бывает просто поведение в тюрьме героическое. Само по себе».

Меня вообще даже не интересует: умная она или нет. Если бы она была круглой дурой — ​я бы все равно за нее заступился. В тех условиях. А в этих условиях — ​люди судят о ней по другим параметрам.

Когда в Москве начали печатать «Чонкина», против меня выступили кавалеры клуба «Золотая Звезда». Там были Герои Советского Союза, даже дважды Герои, и они про меня писали, что я клеветник, западногерманский господинчик, который бежал на Запад и там этому Западу старается угодить. Я им ответил очень грубо. Некоторые люди мне говорили: «Ну как же можно? Они же герои». Они действительно герои. Но они при этом дураки. То, что они говорили обо мне, — ​это были ложь, клевета и невежество. Герой может быть и дураком, и подлецом.

— И у вас не возникает ощущение, что Савченко вас подвела?

— Абсолютно не возникает. Когда ее освободили, у меня кто-то на Украине спросил: а что вы думаете насчет выдвижения Савченко в президенты? И я сказал, что вот про это я совершенно не знаю. Героизм и какие-то способности — ​совершенно разные вещи. В Советском Союзе в депутаты толкали Героев соцтруда, а сейчас — ​актеров, певцов, телеведущих. Это глупость. Хорошо бы, чтобы политической деятельностью занимались люди, обладающие политическими талантами. И кстати, человек, обладающий политическим талантом, не обязательно должен быть героем.

Впрочем, существует большая пропасть между героизмом и трусостью.

Есть люди, лезущие куда-то по дурости, а есть смелость разумная. Конечно, настоящий политик не может быть совсем трусом. Как и настоящий писатель не может быть трусом. Если он трус, это обязательно отразится на том, что он пишет. И, с другой стороны, писатель, слишком озабоченный политическими сиюминутными делами, соскальзывает к изображению жизни в черно-белых красках: этот плохой, тот святой… В жизни обычно сложнее.

Если художник посвящает себя баррикадной борьбе — ​это будет ему мешать. И если сидит в подвале, зарывши голову в песок, — ​тоже. Писатель должен быть смелым в своих мыслях.

У меня в 70-х годах был один знакомый киевский писатель. И он решил написать Брежневу письмо, что тот бандит, сволочь и все такое. При этом он рассчитывал стать героем, прославиться и недооценивал смертельного риска, которому себя подвергал. «Как ты думаешь, если я такое сделаю, меня посадят? « — ​спрашивал он меня. Я отвечал: «Конечно, посадят. Я тебе не советую этого делать». Он возражал: «А вот Солженицына не посадили. Его выслали». Тогда многие хотели брать пример с Солженицына и рассчитывали на благополучный исход. Я этому человеку говорил: «Если тут вступаешь в борьбу с государством, ты должен быть готов к самому худшему, и только тогда у тебя будет шанс победить». Он меня, к сожалению, не послушал. Его посадили в тюрьму, там он заболел, испытывал невыносимые боли, но его пытали тем, что не лечили. И он умер.

Я про Брежнева один раз написал, и то коротко. А вообще я старался их не упоминать, но говорить про советскую власть определенным образом. А вот просто выскочить туда под пули и распластать руки — ​это глупо было.

— Прошлое интервью с вами мы назвали «Движения протеста никогда не останавливаются». У вас нет ощущения, что все остановилось?

— Нет, никогда не останавливается. У такого движения бывает замирание, а потом оно развивается, накапливается. Вся история человечества об этом говорит, и российская история тоже. Например, российское революционное движение началось с того, что в 1876 году была небольшая демонстрация от Казанского собора в Петербурге. Люди требовали землю и волю. Было их несколько человек, половину похватали, кого-то посадили, кого-то отправили на каторгу. И на этом вроде бы все остановилось, а потом появилась Вера Засулич, народники, народовольцы, ну и т.д. До сегодняшнего дня. Поэтому нынешнее молчание — ​это временное затишье. Ничего не заглохло.

— Недавно вышел ваш роман «Малиновый пеликан». Там герой оказывается в Кремле. И ему даже приходится исполнять обязанности Первого лица государства — ​Перлигоса. А если бы не ваш герой, а вы оказались Перлигосом, — ​вы бы что сделали? Вдруг у нас в Кремле думают: «Вот черт, куда мы залезли. Надо как-то выбираться». Как вы считаете: точка невозврата уже пройдена? Выбраться можно?

— Пока не началась термоядерная война — ​всегда можно остановиться. Трудно это сделать, как показывает практика и психология человека, при одном и том же лидере.

А в принципе, конечно, многое можно поменять и сейчас. Например, одним росчерком пера можно остановить войну на Украине. Просто надо подумать о политической процедуре.

Подумать, как быть дальше с Крымом. Я не знаю, как именно. Может быть, предоставить Крыму лет на 50 полную автономию. А через 50 лет провести референдум. К тому времени крымчане осознанно решат, с кем хотят быть: с Россией или с Украиной? Какое развитие им покажется наиболее соблазнительным? В общем, все возможно. Повторюсь: никаких совершенно необратимых шагов не сделано, пока не началась термоядерная война.

— Ну, может быть, нынешний президент все-таки решится смягчить ситуацию?

— Не думаю. Это характер человека. К сожалению, особенности его характера влияют на всю нашу жизнь. Не только на нашу — ​на жизнь мира. Несменяемая самодержавная власть — ​это очень устарелый и пагубный способ правления.

— Без революции обойдемся?

— Я считаю, что Россия очень нуждается именно в революционных преобразованиях. Но революция должна произойти прежде всего в умах людей, которым пора обратиться хотя бы к собственным жизненным наблюдениям и понять, почему наши западные соседи живут лучше. Может быть, это как-то связано с тем, что у них есть демократия; что там коней на переправе регулярно меняют; что понятие «ветви власти» действительно что-то значит; что там настоящая оппозиция заседает в парламентах и сенатах и не всегда одобряет решения своих премьеров, канцлеров, президентов.

Как осторожный оптимист, я надеюсь, что Россия когда-нибудь ступит на путь нормального развития и станет обыкновенной демократической страной европейского типа. Впрочем, как реалист, я знаю, что мы живем в истории: никаких незыблемых порядков в ней не бывает. И когда я уезжал из Советского Союза, я говорил, что здесь через 5 лет будут радикальные перемены, потому что я знал: яблоко созрело, и оно обязательно упадет.

— Вы уехали, но продолжали писать для России и о России. Когда придумываете новую книгу, у вас есть образ аудитории, на которую рассчитываете?

— У меня очень широкий круг читателей. Может быть, этот круг сейчас уменьшился, но все равно остался довольно широким. Я вот еще похвастаюсь: один такой относительно молодой мой читатель сказал мне про книжку «Малиновый пеликан»: «Если бы я Вас не знал, никогда бы не подумал, что эту книгу написал немолодой человек».

— Раз уж про литературу заговорили. Какая литература про вас?

— В какой-то степени — ​Чехов про меня. Какие-то образы отдельные. Впрочем, я никогда не мерил себя по литературным героям.

Иногда, шутя, утверждаю, что я — ​Собакевич, который утверждает, что в городе один «только и есть порядочный человек — ​прокурор, да и тот, если сказать правду, свинья».

Мне в литературе всегда нравились Собакевич, Ноздрев, Чичиков, Обломов, Остап Бендер, Швейк. В какой-то степени Швейк — ​это мой герой.

И чеховские герои — ​типа Ионыча — ​мне близки. Ленивый чуть-чуть. По­жалуй, еще дядюшка Петр Иванович Адуев из «Обыкновенной истории» Гончарова — ​немножко про меня. И Обломов во мне сидит, хотя я с ним всю жизнь борюсь.

Я смотрю на все достаточно иронично. Часто вижу за высокими словами и побуждениями ​такую приземленную суть.

— Вы это в себе воспитали? Мальчиком, наверное, не были таким?

— Я, когда был мальчиком, я был ехидным мальчиком.

— Это в маму или в папу?

— Пожалуй, не в маму и не в папу.

Папа мой оказался таким идеалистом, который гораздо больше меня верил во все хорошее, в прогресс. Он был сторонником полного равенства, и говорил, например, что хотел бы, чтобы сын каждого дворника мог стать профессором. При этом про меня он думал, что мне надо получить трудовое образование. И не считал, что я могу стать профессором.

Он в партии был какое-то время, потом его посадили, а когда он вышел, то сказал, что он правильно сидел, потому что был союзником преступной организации. ВКП(б) — ​так тогда называлась КПСС. Он был просто стоик, аскет. Вегетарианец. Не носил ничего кожаного, потому что считал, что люди, как старшие братья, должны оберегать животных. Не есть их. И не убивать. Для него это было чудовищное злодеяние. Он считал, что жить надо скромно. Практически в бедности. У него была пенсия 60 рублей, и он был уверен, что этого достаточно. А когда ему, как ветерану войны, добавили к пенсии 15 рублей, так он все норовил побежать и сдать их государству. Сестренку мою младшую он очень опекал, а меня готовил к спартанской жизни. Любил повторять: «Хлеб да вода — ​молодецкая еда». В общем, готовил меня к суровостям жизни. Чтобы я мог жить в пустыне. И научил. Но как вилку держать — ​я научился позже.

— Может быть, важнее то, чему он вас научил, а не то, как вилку держать?

— Нет. Я очень жалею, что не получил хорошего образования. Это мне сильно мешало в жизни. Возможно, у меня были какие-то способности помимо литературных. Я очень любил физику, и если бы я получил образование, то вряд ли бы стал писателем. Я бы стал физиком. Может быть, даже хорошим физиком.

Помните анекдот про Рабиновича, которого спрашивают, умеет ли он играть на скрипке. На что Рабинович отвечает: «Не знаю, не пробовал». Чтобы понять, умеешь ли ты играть, — ​надо попробовать. А вот я чего-то не испробовал, у меня просто не было возможности. Приехав в Москву в возрасте 24 лет, я не знал ничего: ни музыки, ни театра. И теперь я бываю, конечно, на концертах, но это во мне не привито. И так во многом. Родители не очень заботились о моем образовании. Всему хорошему во мне, как говорил Горький, я был обязан книгам. Много читал и как-то самообразовывался.

— Какая книжка была любимая?

— Первая большая книжка, которая на меня произвела впечатление и после которой я вообще стал читать, — ​это «Школа» Гайдара. В 9 лет я ее прочел. Когда я уезжал из Союза (мне было 48 лет) — ​я стал разбирать какие-то книжки. И мне попалась эта же «Школа». Я взял и думаю: «Наверное, мне не по­нравится». Открыл — ​и оторваться не мог.

— А что вы перечитываете?

— Чехова перечитываю. Гоголя. Зощенко время от времени. А без конца —  прозу Пушкина. «Капитанскую дочку» я читал раз 50.

— Я тут не удержалась: вспомнила замечательного российского писателя и литературного критика Самуила Лурье: «Каким бы одиноким ни чувствовал себя человек, он все-таки не сойдет с ума и не махнет на жизнь рукой, пока перечитывает «Историю одного города» и «Капитанскую дочку». От морока бессмыслицы, от густо­псовой государственной лжи эти два сочинения помогают».

И дальше, важное… «Пока в России разрешают свободно читать Пушкина — ​будем верить, что потеряно не все»…

Майя Беленькая
Новая газета

Минобороны: СБУ похитила двух российских военных в Крыму

Posted: 21 Nov 2016 09:29 PM PST

В Минобороны России заявили, что Служба безопасности Украины похитила в Крыму двух российских военных, передает ТАСС.

Военных, отмечают в ведомстве, вывезли в Николаевскую область Украины.

«20 ноября около 13:00 мск сотрудниками службы безопасности Украины были незаконно задержаны и вывезены из Крыма на территорию Николаевской области (Украина) российские военнослужащие: прапорщик Одинцов Максим Евгеньевич и младший сержант контрактной службы Баранов Александр Вячеславович», — сказано в сообщении.

По информации Минобороны, в отношении Одинцова и Баранова готовится уголовное дело. Их планируют обвинить в совершении преступлений на территории Украины.

В ведомстве эти действия назвали провокацией и потребовали вернуть военнослужащих в Россию.

Украинская сторона пока не прокомментировала информацию.

«Сидеть лучше в России»

Posted: 21 Nov 2016 08:50 PM PST

Блогер сравнил условия содержания в российских и белорусских СИЗО.

Белорусский блогер Эдуард Пальчис меньше чем за полтора года прошел через обвинение в экстремизме, пять тюрем и два изолятора временного содержания в России и Белоруссии, психушку, побег, пятимесячную эмиграцию на Украину, экстрадицию, закрытый суд и приговор. В конце октября его признали виновным в экстремизме, приговорили к году и девяти месяцам домашней «химии» (легкое ограничение свободы) и освободили из-под стражи.

Два года назад Эдуард создал сайт 1863x.com. Публиковал там собственные политические тексты под псевдонимом Джон Сильвер. Это тот случай, когда анонимность была концепцией: никто, даже близкие друзья, не знали, что Эдуард Пальчис — это и есть Джон Сильвер. В мае прошлого года его арестовали по обвинению в экстремизме и направили на психиатрическую экспертизу. После месяца в «дурке» Пальчиса освободили под подписку о невыезде. Он бежал на Украину. А в феврале был арестован на украино-российской границе и экстрадирован после трех месяцев в СИЗО.

К слову, даже после возбуждения уголовного дела, психушки и бегства Пальчис инкогнито не раскрыл. Рассказал на своем сайте, что произошло, и снова подписался Джоном Сильвером. Потом исчез из Сети, и сайт перестал обновляться. А весной его настоящее имя и фотография из Брянского СИЗО вдруг появились на «Спутнике и погроме» вместе с кучей небылиц. Как выяснилось, именно эти небылицы Эдуард три месяца «втюхивал» российским фээсбэшникам. Как все это происходило и где лучше сидеть в тюрьме — в России или в Белоруссии, — Пальчис рассказал «Новой газете».

— Когда стало известно, что тебя арестовали при пересечении украино-российской границы, никто ничего не понял. В социальных сетях спрашивали: чего он поперся в Россию, если сбежал из-под подписки и был в розыске? Предполагали даже, что тебя выманили с помощью некой спецоперации.

— Как ни странно, версия насчет выманивания близка к истине. Я, к сожалению, пока еще не могу рассказать всего. Мне самому кое-что нужно прояснить. Провести собственное расследование. Но ко мне действительно засылали людей. Я не мог представить себе, что это подстава, по одной простой причине: кто я такой, чтобы тратить на меня ресурсы? Блогер, которого читает узкая прослойка белорусов. Точно так же я сначала не мог поверить, что в Белоруссии всерьез возбуждают уголовное дело за блог. И не представлял себе, во что это выльется. Я никогда не считал себя «важной птицей» и не страдал паранойей, что вот за мной следят. Но потом оказалось, что действительно была оперативная разработка, за мной следили.

— И все-таки, зачем ты поехал в Россию?

— Я хотел вернуться в Белоруссию. На Украину я уезжал в сентябре 2015 года, как раз незадолго до очередных «президентских выборов», как это называет Лукашенко. В то время всех политзаключенных освобождали, а меня, наоборот, арестовывали. Я помнил, что произошло после предыдущих выборов, и думал, что, скорее всего, готовятся дела против очередной партии политзэков. И суды начнутся именно после выборов. Я не хотел сидеть и ждать суда, поэтому и уехал.

Но поскольку новых репрессий не последовало, а Запад заморозил санкции против Лукашенко на четыре месяца — до февраля 2016 года — я решил, что можно возвращаться, теперь уже вряд ли посадят. И лучше это сделать в феврале, перед тем как в Евросоюзе будут обсуждать вопрос об отмене или продлении санкций. Я хотел использовать политический момент. И попал в ловушку: мне обещали очень важную информацию, встречу с людьми, с которыми я действительно хотел бы встретиться, и беспрепятственный проезд до Белоруссии. Я очень хотел вернуться в Минск, не привлекая внимания, увидеться с родственниками и пойти «сдаваться». Надеялся, что не посадят.

— Как тебя арестовывали в России?

— На границе подошла группа людей в штатском, сказали: «Пройдемте с нами, у вас не заплачены налоги на территории Российской Федерации». Поскольку в России я находился в общей сложности часов пять, когда ехал на Украину через Смоленск и Брянск, то сразу все понял. Пошли на вокзал в местное отделение полиции, там пробили паспорт — и все. «Ломать» меня пытались еще там, в вокзальной ментовке. Но я принял контрмеры — по мере своих возможностей — и в результате завис в Брянском СИЗО на три месяца.

— Что за контрмеры?

— Я начал им говорить, что сайт не мой, что за ним стоят белорусские спецслужбы, а я один из агентов КГБ, и вообще моя задача была встречаться с белорусскими оппозиционерами и за ними следить. Ругал белорусские независимые сайты, использовал риторику тех, кто писал мне пакости на сайт. Вот тогда ко мне в СИЗО и пошли психологи, полиграфологи, оперативники, начали меня вербовать как белорусского кагэбэшника. Проверка на полиграфе длилась три дня по восемь часов подряд, и я говорил, что не связан ни с какой спецслужбой, кроме белорусской. В общем, начался такой цирк, что я даже начал пытаться выяснить их планы относительно Белоруссии и Украины, но они, конечно, быстро все поняли.

— Деньги не предлагали?

— До этого не дошло: меня раскусили раньше.

— А что было после того, как фээсбэшники поняли, что ты никакой не агент КГБ и толку от тебя не будет?

— Тогда они начали давить на меня, чтобы я признал: да, это мой сайт. Обещали условный срок. Говорили: ты признайся, и мы здесь, в России, тебе дадим два года условно, а дома тебя посадят на пять лет, у нас идти под суд, выходит, выгоднее.

— А какая им выгода, по-твоему? Ты был в межгосударственном розыске, куда проще было быстро тебя экстрадировать и не тратить время.

— Что до их профита, могу только предполагать. Еще в 2014 году, когда Белоруссия не признала все эти «ДНР-ЛНР», в качестве ответа начались поиски белорусских «бандеровцев», фашистов, карателей. Я же внимательно читал все эти сайты, что под «крышей» ФСБ. Возможно, из меня просто хотели сделать такой продукт для внутреннего потребления: вот, мол, и в Белоруссии тоже есть такие же, как хохлы, предатели и бандеровцы. Возможно, вы не заметили, но информационная война, пусть вялая, но идет. Когда я сидел в Брянском СИЗО и смотрел Рен ТВ, там Лукашенко чихвостили вовсю как предателя-изменника, еще и разрешившего вышиванки.

— А как российские сокамерники к тебе относились? Тебя же держали в СИЗО как экстремиста и русофоба.

— Знаете, когда мои сокамерники в Брянске начинали рассказывать, что они думают о нынешней России, я понимал, что даже у себя на сайте такое не опубликовал бы. А еще я наблюдал, как меняются настроения. В начале года, когда я только оказался в российской тюрьме, главной темой в теленовостях были Турция и Сирия. И вот представьте, сидит заключенный, ест баланду с курицей под новости и приговаривает: «Молодец, Вова, ты крутой!» А через пару месяцев курица из баланды пропала. Но в новостях — сплошные гуманитарные конвои в Сирию. Вы бы слышали, как менялись риторика и лексика: «Ах ты ж… В Сирию жратву гонишь, а свои, значит, голодать должны?»

— Если сравнить тюрьмы России и Белоруссии, где сидеть лучше?

— Сидеть лучше в России. После сравнения смоленского и брянского СИЗО с минским, витебским и жодинским могу сказать, что в российских тюрьмах в большей степени соблюдаются правила внутреннего распорядка. Там в каждой тюрьме есть формы для обращения в ЕСПЧ, там члены ОНК ходят по тюрьмам и можно пожаловаться на условия содержания. В Белоруссии никто, кроме надзорного прокурора раз в месяц, в тюрьмы не ходит. Ни в какой ЕСПЧ белорусы обращаться не могут, потому что Белоруссия не принята в Совет Европы. И еще в Белоруссии отношение к заключенным совершенно скотское. Особенно в СИЗО в Жодино. Если бы заключенные, которые сидят в российских СИЗО и пишут жалобы на условия содержания, попали в белорусское СИЗО, они бы решили, что оказались в аду, а не в тюрьме.

Но вот кормят в белорусских СИЗО лучше, чем в российских. Мне попадались и рыба в соусе, и картошка с мясом. А в Брянске — тухлая вареная капуста с куриной шкуркой и костями. Зато там существуют платные обеды. За деньги можно заказывать курицу-гриль, блины, жареную картошку. Еще в российских СИЗО отоварка лучше, чем в белорусских. В Брянске можно было купить все что угодно — были бы деньги. В Белоруссии же отоварка включает только некоторые продукты и предметы личной гигиены.

Ирина Халип
Соб. корр. по Белоруссии

В Киеве начались стычки между активистами и полицией

Posted: 21 Nov 2016 11:25 AM PST

На Майдане в Киеве начались стычки протестующих с полицией, передаетИнтерфакс. В центре города проходит митинг, посвященный 3-й годовщины Евромайдана.

Несколько человек принесли с собой покрышки и попытались поджечь их. Тогда сотрудники полиции решили помешать им. После этого протестующие начали вести себя агрессивно, отбили покрышки у правоохранителей и подожгли их у стелы Независимости.

Несколько сотен протестующих вышли по Крещатику к офису спецпредставителя Украины в трехсторонней контактной группе Виктора Медведчука. Они забросали здание файерами, попытались выбить дверь и сломать конструкции на крыльце.

Активисты также разбили окна и двери в здании «Сбербанка» на площади Льва Толстого.

Напомним, в ноябре 2013 года в Киеве начались протесты, после того, как правительство Украины объявило о приостановке подписания соглашения об ассоциации с Евросоюзом, в Киеве начались протесты. Позднее на главной площади Киева — Майдане — произошли столкновения между активистами и сотрудниками правоохранительных органов, которые привели к смене власти в стране.

В результате погибли 77 гражданских лиц и 13 сотрудников милиции, еще 185 человек были ранены.

Скрепой по коррупции

Posted: 21 Nov 2016 11:04 AM PST

Десять последних дней мы живем в Индии при коммунизме. В смысле, что совсем без наличных денег. А поскольку Индия — страна исключительно наличных платежей, мы нигде ничего и не платим. Приходим в продовольственный магазин, набираем продуктов, говорим: «No money!» — и выразительно смотрим на продавца. Продавец с неподдельным пониманием кивает и отпускает с миром: «No problem!»

Такой же сценарий мы реализуем в кафе, фруктовых лавках, хозяйственных магазинах, аптеках, на рынках и в киосках мобильных операторов: берем, что нужно, и No money! — no Problem! Знал бы я, что такое возможно, гораздо бодрее вступал бы в комсомол в годы школьной юности.

Нашей скромной бытовой удачей мы обязаны заботе премьер-министра Нарендры Моди — лидера партии традиционных ценностей «Бхаратия Джанати», который вечером 8 ноября неожиданно поведал нации о незамедлительном (в ближайшую полночь) выведении из обращения двух самых крупных купюр: 500 и 1000 рупий (приблизительно 500 и 1000 рублей по текущему курсу).

Свершилось это благое дело ради борьбы с «финансированием терроризма фальшивыми банкнотами и использованием этих денег для подрывной деятельности: шпионажа, нелегального ввоза в Индию оружия, наркотиков и прочей контрабанды».

Эффект от ошеломляющего удара по «черным деньгам» оказался тем более потрясающим, что купюры номиналом в 500 и 1000 рупий составляют 86% всей наличной денежной массы страны, в которой наличные расчеты составляют 87% всех транзакций.

Банки заблаговременно о «реформе» не знали, поэтому в среду, 9 ноября, банкоматы оказались закрыты, в четверг им разрешили выдавать по 2 тысячи рупий в день, а в пятницу — сумма удвоилась.

Что касается наличных сбережений, хранимых, разумеется, в тех самых 500 и 1000-рупиевых купюрах, то их разрешили отнести в банки и зачислить на свой счет до 30 декабря. Снимать со счета можно также 4 тысячи рупий в день.

Небольшая проблема: только у 27% индийских деревень есть отделения банков в радиусе 5 километров, а у большинства жителей этих деревень никаких банковских счетов отроду не водилось, испокон веку они жили исключительно в сфере наличных отношений.

Еще одна небольшая проблема: 9 ноября стало известно, что все депозиты в банке, превышающие 250 тысяч рупий, подлежат налогообложению и 200-процентному штрафу в случае, если обнаружится «расхождение с декларированными доходами».

Индийский народ со стоическим пониманием отнесся к сокрушительному удару по терроризму, нанести который Нарендра Моди обещал еще на заре своей избирательной кампании. Миллионы рядовых граждан дисциплинированно и безропотно выстаивают в эти дни во многочасовых очередях у банкоматов (там, где есть наличность) и, дабы скоротать время, эмоционально выражают поддержку и одобрение заботе властей предержащих.

Нам, скромным туристам, сегодня стало неудобно за частную коммунистическую нирвану, поэтому мы попытались добыть немного наличности, но, к сожалению, два единственных банкомата в округе, где оказались живые деньги, карточки русских банков принимать отказались.

Ретируясь под дружеские возгласы поддержки окружающей публики, я думал об удивительной способности всех борцов с коррупцией и за «традиционные ценности» в мире (оба этих фетиша почему-то всегда идут рука об руку!) реализовывать свои благие замыслы всегда таким образом, что главный дискомфорт испытывают те, во имя кого эти замыслы вроде как реализуются.

Тем, кто разделяет иллюзии об эффективности борьбы с терроризмом и коррупцией при помощи «неожиданных» реформ, хочу сообщить лишь одну пикантную цифру. В октябре была опубликована статистика по финансовым результатам банковской отрасли Индии за последний квартал. Оказалось, что в сентябре объем банковских депозитов населения неожиданно вырос на 80 миллиардов долларов — абсолютный рекорд за всю историю статистики. Много это или мало, можно судить по такому сравнению: сумма, которую индийцы положили на банковские счета за один месяц, 20 лет назад составляла всю совокупность частных депозитов в стране.

Я, конечно, понимаю, что это чистой воды совпадение, но все равно было бы забавно узнать, кто эти ясновидящие граждане, сумевшие за месяц до «неожиданных» реформ так удачно избавиться от «опасной» наличности.

Сергей Голубицкий

журналист, автор проектов minoa.biz и vcollege.biz

На Украине предположили имена новых «крымских диверсантов»

Posted: 21 Nov 2016 10:32 AM PST

Бывший директор центра энергетических программ «Номос» Михаил Гончар в разговоре с «Новой газетой» предположил, что следующим «крымским диверсантом» может стать директор «Номоса» Сергей Кулик.

«В октябре пропала связь с директором «Номоса» Сергеем Куликом, который после марта 2014-го остался жить в Севастополе. Мы боимся, что он тоже может появиться в списке», — сказал Гончар.

При этом он рассказал, что арестованные на прошлой неделе Алексей Стогний и Глеб Шаблий никогда не являлись сотрудниками центра, поэтому не могут быть связаны с «группой Дмитрия Штыбликова», как это прозвучало на ТВ.

«После истории с Дмитрием Штыбликовым и Алексеем Бессарабовым я вообще убежден, что «диверсантов» назначают. Автономизация энергообеспечения Крыма от Украины — процесс довольно сложный. И, насколько я знаю, имеющиеся сейчас коммуникации не рассчитаны на низкие температуры. По моей информации, в Крыму зимой будут масштабные отключения электроэнергии. Нужно найти ответственных. И вот они», — добавил Гончар.

Стогний и Шаблий были арестованы на минувшей неделе, однако официально было объявлено об этом только в понедельник, 21 ноября.

Силовики утверждают, что установлена связь между арестованными и тремя украинскими диверсантами, задержанными ранее. «Все пятеро задержанных являются участниками одной диверсионной группы, действующей в Севастополе», — заявил собеседник издания.

Напомним, 10 ноября ФСБ объявила о задержании Владимира Дудки, Алексея Бессарабова и Дмитрия Штыбликова. Их подозревают в подготовке диверсий на территории Крымского полуострова в интересах Главного управления разведки Минобороны Украины. В Киеве сотрудничество задержанных с ГУР Минобороны, как и подготовку ими диверсий, отвергают.

Начнется ли эпоха перемен в 2017 году?

Posted: 21 Nov 2016 08:01 AM PST

Возможно, ожидание затянется.

Не хором. Но — громко. Эксперты обещают протесты. Их ядром станет средний класс. Ведь он «в политическом смысле наиболее активен», считает профессор МГИМО Валерий Соловей. И его «достаточно, чтобы стать питательной почвой перемен».

Профессор не верит в «кровавую революцию». Но считает, что «политическая ситуация… кардинально переменится в течение ближайших двух лет. И, похоже… именно в 17-м году». А для успеха «надо заранее думать о том, что вы сделаете, если народ вдруг выйдет на площадь». Ведь власть «меняется… только в результате давления».

Но кто в России готов «давить» на власть? Которая сегодня — единственный центр силы. И знает об этом. А также о том, что «когда враг начинает понимать, что те, на кого он давит, не собираются отступать… он задумывается», говорит недавний директор Российского института стратегических исследований (РИСИ) генерал-лейтенант Леонид Решетников. «Кровавой революции» не будет, но и капитуляции тоже.

Но публика любит такие прогнозы. Они не дают ей скучать. Отражают грезы. «Либералов» — о классической демократии и возвращении в Европу. «Ретроградов» — о Руси суровой к себе и чужим.

Первые проводят одиночные пикеты. Вторые — на маршах НОД шумят: «Родина в опасности!», «Госдеп, руки прочь от Киевской Руси!», «Даешь полномочия главе государства на зачистку предателей во власти!», очевидно — «либералов» в Совмине.

Это — авангард. Следом — легион экспертов Совбеза и депутатов Госдумы.

В желании перемен они видят помощь «иностранным госструктурам и международным организациям, реализующим геополитические интересы в русле антироссийской политики», как координатор аналитической ассоциации ОДКБ Игорь Панарин. Профессор Андрей Манойло уже ведет курс «Информационные войны и «цветные революции» в современном мире» — пестует нюх на крамолу. Замглавы Института стратегических исследований и прогнозов Никита Данюк тайно оценивает «протестный потенциал» в «более чем 40 московских и десятках региональных вузов», выявляя «деструктивную пропаганду».

Прокурор проверяет: верно ли фильм Алексея Учителя «Матильда» — «антироссийская провокация в сфере культуры», как считает движение «Царский крест»? Или — запал гражданской войны, в чем уверен координатор Общественного комитета по защите традиционных и конституционных прав граждан в Госдуме Николай Мишустин. А «реакция людей, — считает депутат Поклонская, — звоночек, что что-то не так…»

И люди реагируют. «Офицеры России» блокируют выставку «Без смущения», безымянные «общественники» громят «Прямой взгляд».

Кто они? Сеть структур, враждебных переменам.

Они — и те, кто «с Лениным в башке», и те, кто «с царем в голове», — будут рады помочь Нацгвардии числом 340 тыс. бойцов, созданной для «обеспечения общественной безопасности» и «охраны общественного порядка» от народа на площади.

Философ Александр Пятигорский считал: в России нет «ресурсов негативной энергии, нужных для тоталитарного проекта». Ошибался? Ильдар Дадин объявляет о пытках; «ополченцы» остаются в Донбассе; 84,6% молодежи допускают смертную казнь, а 49% граждан хотят ее вернуть; 54% считают позитивной роль Сталина; 66% ждут «твердой руки».

Вот такая энергия, по данным специалистов Высшей школы экономики и НГУ им. Н.И. Лобачевского, ФОМ, Левада-центра и ВЦИОМ, царит в обществе. А власть, как центр силы, — фиксирует свою незыблемость. И хотя ее успех не тотален, несогласных — меньшинство: до 30% граждан. И хотя оно творческое и деятельное, мало что говорит о его жажде перемен.

Пожалуй, аккумулировать и направить ее мог бы еще один центр силы со стратегией и ресурсами — субъект перемен. Но где он?

Да, средний класс (и не только) деморализован, испуган и раздражен итогами выборов, падением доходов, ограничениями, гонениями на несогласных, стонами пропаганды, неразличимостью перспектив. Но это — эмоции. А протест — действие. И превратить одно в другое — большая, трудная работа. Вопрос: кто ее делает? Ответ на него, пожалуй, добавил бы прогнозам убедительности.

Дмитрий Петров
Новая газета

В Томске на памятнике жертвам политических репрессий нарисовали портрет Сталина

Posted: 21 Nov 2016 04:43 AM PST

В Томске на памятнике жертвам политических репрессий нарисовали портрет Сталина. Это заметили сотрудники Мемориального музея НКВД.

«Чем руководствовались эти неизвестные лица, размещая профиль "вождя народов", непосредственно виновного в гибели миллионов своих сограждан, нигде иначе, как на памятнике жертвам политического террора, тоже пока не ясно», — рассказал заведущий мемориального музея «Следственная тюрьма НКВД» и представитель томского «Мемориала» Василий Ханевич.




Фото с сайта мемориального музея «Следственная тюрьма НКВД»


«Учитывая, что изображение выполнено путем нанесения краски через трафарет и может быть тиражировано, есть предположение, что данное изображение может появиться и в другом месте города Томска», — предположили в мемориальном музее.

В музее призвали администрацию города и управление внутренних дел по региону принять меры и найти вандалов.

Как отметил Ханевич, памятник оскверняют уже не в первый раз. Так, 12 сентября прошлого года на нем желтой красной написали: «Сталин». Злоумышленников так и не нашли. Еще раньше — в 2000 году — на мемориале нарисовали свастику.

«Камень скорби» установили в Томске на бывшей территории НКВД в октябре 1992 года по иницитиве городской администрации и «Мемориала».
на

Комментариев нет:

Отправить комментарий

Подписаться на: Комментарии к сообщению (Atom)